Тамара Высокая

//А. Карпинович//

Автор перевода: Моисей Лемстер. Редакция: Яэль Боес, Инна Найдис

Все беды начались с Берты Тугоухой. Она имела заведение на Я́тковой улице. Это было известное место. Бизнес шёл хорошо, позавидовать можно. Там всегда было полно народу. И всё благодаря Тамаре. Виленские парни клеились к ней. В пятничные вечера у неё не было свободной минутки.

Но Берта была слишком жадной. Хотела объять необъятное. Она стала кричать на Тамару, делая ей «вырванные годы». То она много говорит, то она смеётся не к месту и упускает гостей. Тамара проглотила бы обиды, потому что у Берты в заведении было действительно тепло и уютно. Но Берта в один из пятничных вечеров устроила такое, что было уже «через желчь»[1]. Причём настолько, что Тамара переждала субботу и на второй же день взяла свой сундучок, упаковав в него пару платьев, все продолжения романа «Регина шпионка», которые она покупала каждую пятницу, и ушла от Берты.

Другие девушки советовали Тамаре не уходить. Они все уже не одну обиду проглотили от бандерш. Но Тамары Высокая имела свой гонор, хотя и не была в числе знатных дам Вильно. В Волоку́мпе[2], красивой местности под Вильно, на дачу она не ездила, и в кафе «Зелёный луч» тоже не сидела.

Так почему же таки Тамара ушла от Берты? А дело было так.

В пятницу вечером, как обычно, посетили Тамару все её постоянные кавалеры, такие как: Ицик Заяц, Зорехке Безух, Сендер Заика с Еврейской улицы, Мендл Пожарник и ещё, и ещё. Все рассаживались на скамье в передней и ждали своей очереди. Вымытые, выбритые, в свежих рубашках, как и положено еврею в субботу. Среди них выделялся Гершеле Носильщик, карлик. Тамара его особенно любила, потому что он не набрасывался на неё, как на кугл из чо́лнта[3]. Он никогда не задевал её гадким словом. У него были красивые манеры, и хватало ума приносить ей иногда мешочек с конфетами.

Мужчиной он был таким, что женщины готовы были поубивать друг друга из-за него. По своим силам он должен был бы остаться на всю ночь, но у него еле хватало денег на одно посещение. После этого он лежал рядом, вытянув свои короткие ноги, которые едва достигали её лодыжек и просил:

– Тамаринке, дай мне полежать ещё немного возле тебя. Я хочу испытать чувства женатого человека…

Тамара ни слова ему не сказала, воспользовавшись мечтой Гершеле, чтобы передохнуть и выпить стакан холодного чая, который она приготовила, но не могла дойти до него весь вечер.

Берта увидела, что несколько парней встают со скамьи, чтобы уйти. Она также услышала, как Сендер Заика советовал пойти к Эстерке Очкарик. Та тоже имела заведение на Завальной улице, возле дровяного рынка. При этом он ещё подзуживал, заикаясь:

– Чего сидеть здесь, как куры на яй…яй…яйцах?..

И пока Гершеле лежал возле Тамары и наслаждался этими несколькими минутами, Берта Тугоухая стала стучать кулаком по двери Тамариной комнатки и кричать во весь голос:

– Гершеле! Огонь тебе в… Ты же знаешь, куда?.. Такой, как ты, не должен приходить в пятницу вечером, а только посреди недели! Ты ломаешь мне бизнес!..

Тамара тащила свой сундучок к подруге Лэйке Чёрной, которая жила на Шкапле́рной, за вокзалом. По пути всё в ней кипело против Берты. Та совсем забыла, что девушка этой профессии тоже человек с сердцем и чувствами, как об этом поют в еврейском театре. Как будто Тамара работает на продырявливании мацы, когда в печи горит огонь, и надо быстрее совать туда тесто. На кого она набросилась, эта бандерша? На Гершеле, на самого одинокого, которому во всём Вильно не к кому было притулиться…

У Лэйки Тамара нашла время заглянуть в книгу. Среди представительниц своей профессии она была самая грамотная, даже брала книги в еврейской библиотеке общества «Мэфицей асколэ», что на Завальной улице. Правда, она должна была прибегать к помощи библиотекаря Красного, который ей советовал, что лучше выбрать. Так, благодаря ему, она стала читать роман «Дама с камелиями», написанный каким-то Дюма. Она читала эту историю своей подруге, Лэйке Чёрной, и обе хорошо наплакались, особенно в конце, когда оказалось, что эта дама с камелиями и не дама вовсе, что она ела тот же самый горький хлеб, валяясь по чужим постелям, и вынуждена была в конце пойти умирать. Когда Сёмка Каган, репортёр газеты «Вилнер тог», задумал организовать профсоюз виленских проституток, то Тамара первой взяла слово. Она подняла вопрос о сверхурочных часах работы, которые бандерши и хозяева борделей не хотели признавать. Но из этой затеи ничего не вышло, как и из других Сёмкиных проектов, а Тамара с тех пор пополнила свой словарный запас мудрёными иностранными словами: эксплуатация, классовое сознание и всеобщая забастовка.

* * *

Тамара оставила свою профессию. Жила у Лэйки, которая снимала комнату на Шкаплерной, что было далековато от центра города. Лэйка жила с того, что приводила к себе случайных гостей, пожилых, неместных евреев. И, тем самым, могла поддержать подругу тарелкой супа и стаканом горячего чая. Тамара очень страдала от этого, искала, где можно было бы заработать пару грошей, но больших успехов не достигла. Берта Тугоухая звала её обратно, но у Тамары был свой гонор. Единственный, с кем она встречалась, был Гершеле Носильщик, который приходил время от времени к Лэйке, но от него можно было получить больше любви, чем заработка.

Сёмка Каган очень хотел помочь Тамаре. Он видел в ней «жертву проклятого капитализма», с которым он так безуспешно боролся все свои молодые годы. Он вновь попытался осуществить свой план по открытию в Вильно Школы любви, о чём даже написал большую статью в газете. В ней Сёмка подчеркнул, что такая школа, первая в мире, не только необходима для Вильно, но и сделает ему честь. И, при этом, «в качестве приданого», назвал двух высококвалифицированных педагогов – Тамару Шимелиски и Лэю Бренер, известных в «профессиональных» кругах, как Тамара Высокая и Лэйка Чёрная. Так представил их читателям газеты Сёмка Каган.

Тамаре эта затея не нравилась, ведь один раз это уже попробовали, заказали вывеску, но весь замысел «вытек рекой»[4]. Семка же не сдавался. Он пошел по городу искать учебный материал. Долго ковыряясь в маленьком книжном магазине Функа на Немецкой улице, Сёмка наконец сообразил, что только Хайкл Лунский из библиотеки Страшу́на может ему в этом помочь. Сёмка пошел к Хайклу спросить, чем тот сможет ему помочь. Хайкл Лунский подошел к боковому шкафу в библиотеке, вынул оттуда тонкую книжечку – трактат, где очень точно были записаны законы, как правильно спать с женой и удовлетворять ее.

Хайкл Лунский гладил страницы, просматривая старую рукопись, которой было несколько хороших сотен лет. Имя автора не приводилось. Брошюра называлась «Ахава бе таану гим», что на обычном идише значило «Любовь в удовольствиях»[41].

Сёмка тут же предложил Лунскому перевести брошюру на идиш. Но тот только улыбался в свою густую бороду, шепча при этом:

– Ай, Сёмка, уроки, которые ты хочешь ввести в Вильно, наши мудрецы дали нашему народу намного раньше тебя. Ты ими не откроешь Америку…

Не помогли Сёмкины аргументы о том, что задуманное им может быть очень выигрышным. Это будет сенсацией! Школа любви в Вильно, которая пользуется оригинальными материалами, имеющими еврейские корни прямо из раввинистической литературы. Хайкл Лунский, со своим железным терпением, выслушал Сёмку до конца, а затем спрятал старую брошюру назад в шкаф среди прочих редких книг.

Тамара не стала надеяться на Сёмку и его фантазии, а стала искать, чем ей заняться. Сначала она хотела встать на рынке с корзиной, продавая куриные потроха, но ее не подпустили. Уж слишком много торговок стояли на рынке со своими корзинами. Тогда она пошла в шхи́ту[5], чтобы ощипывать кур. Там женщины встретили её хорошо. Через короткое время Тамара привела с собой на работу и Лэйку Чёрную. Так сидели они вдвоём, утопая ногами в куриных и гусиных перьях, и, время от времени, вспоминали прошлое, когда с одного клиента можно было заработать больше, чем с десятка ощипанных кур. Лэйкин сынок Элинька, которого она родила от случайного еврея, утверждая, что это был Пророк Элиягу[6], бегал по дому, где они работали, и все женщины, ощипывающие птицу, не могли нарадоваться на него.

Но кое-что Сёмка всё же сделал для Тамары. Он привлёк её в кружок, который тайно собирался на одной из чердачных квартир Еврейской улицы, во дворе Рамайла. Там, долгими вечерами, сидели пара пошивщиков брюк, несколько подмастерьев портных, швей и один перчаточник. А парень, с голодными глазами, прославлял перед ними жизнь в великом Советском Союзе под солнцем Сталинской конституции. Жизнь там – позавидуешь! Все члены кружка знали, кем раньше была Тамара. Этот худой парень представил её, как бывшую рабыню буржуазного строя.

* * *

Тамара Высокая ощипывала кур, посещала, время от времени, кружок и старалась быть довольной своей жизнью. Это было не так легко. Иногда её тянуло надеть юбку с высоким разрезом, через который были видны её длинные ноги, натянуть на себя открытую блузку, взять в руки лакированный ридикюль и встать на Савической улице, возле кинотеатра «Пикадили», подмигивая одним глазом… Но, если её увидит кто-то из новых знакомых, что они скажут? Там, в мансарде, что на Еврейской улице, её принимали, как будто она и не работала у Берты Тугоухой. Поэтому Тамара обходилась работой в доме, где режут птицу, и книгой из библиотеки.

Библиотекарь Красный в спешке подсунул ей книгу рассказов. Сборник назывался «Народные предания»[42] известного писателя Переца[43]. Она сразу же хотела попросить что-то другое – роман, где есть любовь с дуэлями. Но это было в пятницу, читатели толкались, торопились взять книгу на субботу, Тамара положила «Предания» в сумку и пошла на Шкаплерную к Лэйке.

Обе подруги сидели вечером за столом, как два отслуживших солдата, и молчали. Элинька уже спал, а на комоде мерцали субботние свечи. Этот обычай – зажигать субботние свечи – Лэйка ввела для себя после рождения сына. Была осень. Накрапывал мелкий дождик. Он стучал в низко расположенное оконце, выходившее на кусочек сада, как было принято во всех деревянных домишках в том районе. Тамара листала «Предания» Переца, и тяжёлые сомнения кривили её полные губы. Лэйка молча собирала крошки халы, субботнего белого хлеба, со скатерти стола. Она обижалась на подругу, которая весь вечер не проронила ни слова и была занята только своей книгой. Наконец, она не сдержалась и пробурчала:

– Я тоже хочу знать, что ты там зубришь.

Тамара подняла на Лэйку свои карие кошачьи глаза, взгляд которых так согревал многих гостей заведения Берты Тугоухой и, улыбнувшись, сказала:

– Эти рассказы трудно переварить. Со многими древнееврейскими словами.

Нужно иметь голову раввина, чтобы понять это.

– Зачем же тебе ломать об это зубы? В воскресенье попросишь другую книгу, чтобы можно было её разжевать и в рот положить.

Тамара немного подумала и потом призналась:

– Одну историю я в общем-то разжевала. Очень… очень… ну, такая… с…

Лэйка её подтолкнула:

– Ну, не томи! Какая? Скажи уже с чем: с этим, с тем?

– Мыслью…

– Ну, давай, я уже хочу услышать эту мысль.

– Я должна тебе это прочесть.

Но у Лэйки не было терпения:

– Ты сначала расскажи, о чём там идёт речь.

Тамара откашлялась и стала рассказывать:

– Это история о трёх подарках[44]. Еврея, который умер, не пускают в Рай, пока он не принесёт на небо три подарка.

– Кому на небесах нужны подарки?

Тамара вскипела:

– Если ты будешь задавать свои лошадиные[7] вопросы, то останешься без рассказа. Писатель пишет, так ты к нему прислушайся!

– Ша, ша, смотри что тут делается, прямо уже и вопрос нельзя задать!

Тамара махнула рукой и продолжила:

– Так он принёс на небо подарок – булавку…

Лэйка уже боялась спросить, зачем на небесах нужна булавка, и промолчала, а Тамара рассказывала дальше:

– Умерший еврей принёс ещё два подарка: мешочек земли Эрец Исроэль и ермолку. Но булавка меня задела за живое.

Тамара закрыла «Народные предания» и начала рассказывать.

– Дело было так. Попы приговорили к смерти дочку раввина, потому что та вышла на улицу, когда там шла процессия из церкви. Много лет назад еврею нельзя было ходить по улицам, где жили христиане. Так её, дочку раввина, привязали косой к хвосту необъезженной лошади, чтоб та протащила её по каменной мостовой. Попы спросили девушку, какое её последнее желание перед смертью? Тогда дочка раввина попросила булавку. Ею девушка приколола подол платья прямо к ногам, чтобы никто не видел того, что не подобает показывать, пока лошадь мчится с ней по улицам, а платье поднимается на ветру.

Лэйка схватилась за голову:

– Приколола прямо к мясу?

– Ну, ты же слышишь…

Лэйке это не понравилось:

– Человек идёт умирать, что у неё не было других забот? Какая уже разница?..

Тамара возразила:

– Так именно в этом и мысль. Да, она шла на смерть, но при этом оставалась дочерью раввина, не бесстыдной…

Лэйка пожала плечами. Сомнения в том, что дочь раввина, из рассказа Переца, была права, у неё остались, и она сжала губы.

Так обе подруги, для которых снять свои платья перед чужими взорами было обыденным делом, лежали на своих постелях, каждая, со своим собственным выводом.

* * *

Тамара сидела в шхите, пока не началась война. Немцы и русские разделили Польшу. На Виленских улицах 19 сентября 1939 года, года красивым осенним утром, появились танки с красными пятиконечными звёздами на стальных бортах. Тамара стряхнула с фартука перья и вместе со всеми побежала смотреть на это чудо. Все члены кружка со двора Рамайла крутились возле танков, как близкие свояки на давно ожидаемой свадьбе. Но веселье продолжалось недолго. Всего лишь шесть недель. В течение ночи, танки, как насытившиеся черепахи, убрались из Вильно. Русские отдали город, как подарок литовцам. «Деревянные башмаки», как их называли в Вильно, радовались подарку около восьми месяцев, пока Советы не решили вернуться назад, чтобы освободить литовцев от всех забот, связанных с управлением собственным государством. Это произошло 15 июня 1940 года.

Только тогда все те, кто собирался на чердаке, что на Еврейской улице, ожили. Шайка Эйхер, который потерял руку на гражданской войне в Испании, стал директором автопарка городских автобусов. Лам, чистильщик мужских шляп, стал заведовать кинотеатром. Брайка, пошивщик брюк, принял завод Бергера по изготовлению содовой воды. В Вильно запахло диктатурой пролетариата.

О Тамаре свидетельствовали, что она левонастроенная не с сегодняшнего дня, и новая власть определила её на склад мясокомбината.

Больше всего выиграла Лэйка Чёрная. Она подхватила лейтенанта Красной армии, доброго парня, не особо пьющего. Он ей тут же купил белую шаль, как полагалось лейтенантским женам, и стал с ней жить как раз на Шкаплерной улице. Шаль лежала на локонах Лэйки, как снег на горке погасших углей. Было приятно на неё смотреть. Лэйка стала своей среди офицерских жен. Нахваталась там столько русских слов, что была способна объяснить своим кумушкам разницу между длинной ночной рубашкой и бальным платьем. Приехавшие новые дамы были уверены, что можно в ночной рубашке прийти на танцы в клуб офицеров. Лэйка, благодаря лейтенанту, немного пришла в себя, приобрела лоск и фасон. Вильно её не узнавал.

Тамара тоже перекинулась с несколькими начальниками, но у неё не клеилось. Она нашла себе угол на Шавельской улице, чтобы не мешать счастью подруги. А это таки было счастье. Благодаря тому лейтенанту, Лэйка со свои сыном спаслась. Во время отступления из Вильно в 1941 году, лейтенант посадил Лэйку и Элиньку на военный грузовик, который увёз их глубоко в тыл страны. Лэйка хотела взять с собой Тамару, но была большая спешка и суматоха. Лейтенант страшно матерился, потому что в любую минуту мог появиться немецкий десант.

… А Тамара Высокая? Она не успела много настрадаться от немцев. Уже в среду, 17 сентября 1941 года, дней через десять после отправки виленских евреев в гетто, она стояла, среди почти тринадцати сотен евреев, на поле в Понарах[45], в месте, которое немцы выбрали для их уничтожения, недалеко от города.

Тамара тоже имела «особенное счастье» – её не нужно было везти в гетто. Она уже была там заранее. Шавельская улица лежала в сердце новой черты оседлости, определённой для евреев Вильно.

В первые месяцы немецкой оккупации Вильно, Тамара крутилась то тут, то там. Немного подторговывала куриными потрохами и, время от времени, пользовалась помощью Гершеле Носильщика. Так продолжалось, пока она не попала в котёл карательных мер и предписаний, с тем, что надо иметь удостоверение от немцев на право оставаться в живых.

Она стояла с другими женщинами на поле в Понарах и смотрела вдаль. О ком и о чём она могла думать? Она же была так одинока, никого не имела. Она была «подкидышем», кормилась в сиротском доме, где и выросла, а в свою профессию пришла, работая подавальщицей у Зуськи Профессора, который держал трактир на Конской улице. Это он ей дал понять, что с такими ногами, если она будет стоять на уличных перекрёстках, она сможет неплохо заработать.

… И вот прозвучал приказ раздеваться.

Тамара не разделась. Она вонзила ногти в мягкую кожу пухлых рук, и не намёка не было на то, что она собирается расстегнуть на себе хоть одну пуговицу.

Тамара не послушалась немца, который стоял напротив неё со своим автоматом. Она была выше его, в своём перкалевом платье с красными и голубыми цветочками, она смотрела ему прямо в глаза и не обращала внимание на его крики.

Но долго он не кричал. Одно мгновение, и Тамара уже лежала на песке, убитая автоматной очередью…

Так ушла на смерть Тамара Высокая, последняя еврейская уличная девушка Вильно.

Женщина, которой ночью удалось вылезти из ямы и, раненой, вернуться в гетто, позже рассказала об этом.

[1] Сверх меры. [2] Волокумпе – (Valakampiai – лит.), предместье Вильно. [3] В данном случае - самое вкусное, что хочется съесть сразу. [4] Пустая затея. [5] Шхи́та - место для резки птицы согласно требованиям кашрута (ритуальной чистоты). [6] Илья Пророк. [7] В данном случае – неуместные, глупые.

[41] «Любовь в удовольствиях» – (ивр. «אהבה בתענוגים», 1560-1561 гг.) – трактат, написанный Моше Бен Иегудой.

[42] «Народные предания» – (на идиш «Фолкстимлехе гешихтн»), сборник рассказов И.-Л. Переца (1904 -1909 гг.).

[43] И́цхок-Ле́йбуш Пе́рец (идиш פּרץ לײבושיצחק ; 18 (30) мая 1852 г., Замостье, Люблинская губерния, Царство Польское – 21 марта (3 апреля) 1915 г., Варшава) – классик еврейской литературы на языке идиш, общественный деятель, адвокат.

[44] «Три подарка» (на идиш «Драй матонес») – рассказ И.-Л. Переца из сборника «Народные предания».

[45] Понары – ныне Панеряй (лит. Paneriai) – место массовых расстрелов евреев Вильно и близлежащих районов, посёлок, расположенный примерно в 10 км от города.

©Любое использование либо копирование материалов или подборки материалов сайта допускается лишь с разрешения редакции сайта и только со ссылкой на источник: www.yiddishcenter.org