ПОМНЮ ТЕБЯ, ВИЛЬНО!..

Мы начинаем публикацию новых переводов с идиша рассказов Аврома Карпиновича, подготовленных Международным Идиш-центром ВЕК.

Автор перевода: Моисей Лемстер. Редакция: Яэль Боес, Инна Найдис.

В качестве предисловия к новому изданию мы предлагаем вашему вниманию вводную статью Мордехая Юшковского о творчестве А. Карпиновича.

Вильно сквозь смех и слезы

\\Мордехай Юшковский\\

В марте 2004 года в Тель-Авиве скончался еврейский писатель Авром Карпинович. Сегодня уже можно констатировать, что он был последним значимым прозаиком, творившим в Тель-Авиве на идише. Большая часть его жизни (с 1949 г. и до кончины) была связана с этим городом, и значительная часть его творчества посвящена израильским мотивам. Тем не менее, Карпинович занял свою нишу в пантеоне литературы на идише как писатель довоенного еврейского Вильно, как тот, кто увековечил Йерушола́им д’Ли́та (Литовский Иерусалим) в его разнообразных оттенках и проявлениях.

Карпинович родился в Вильно в 1913 году в литературно-театральной семье. Его отец, Мойше Карпинович, был директором еврейского театра, брат Мэйлэх – писателем и журналистом, сестра Рита – актрисой театра и кино. С раннего детства Авром впитал в себя дух «амхо» (еврейского простого люда), различные пласты народной жизни, а главное – он впитал виленский идиш, отличающийся особой словесной красочностью и разнообразием. Этот идиш был частью сущности писателя, им он дышал, на нем любил и мечтал, на нем смеялся и плакал. Идиш наполнял всю его душу до берегов. Он был рыцарем культуры идиш в Израиле, но, несмотря на это, изо дня в день оплакивал судьбу «мамэ-лошн», измученного и изнуренного на тропах еврейской истории.

Увековечение еврейского Вильно и сохранение культуры идиш – вот два столпа литературного творчества Карпиновича. Из десяти книг, которые он выпустил на идише, пять посвящены Вильно: «Байм вилнэр дурхhойф» – У виленского проходного двора (1967), «Ойф вилнэр гасн» – На улицах Вильно (1981), «Ойф вилнэр вэгн» - На дорогах Вильно (1987), «Вилнэ, майн Вилнэ» – Вильно, мой Вильно (1993), «Гэвэн, гэвэн амол Вилнэ» – Был, был когда-то Вильно (1997). В 1995 году в издательстве «Ам овэд» вышел в свет сборник его избранных рассказов в переводе на иврит под названием «Сипурэй Вильна», а в 2000-м году – и сборник русских переводов «Последний виленский пророк».

Для Карпиновича Вильно – не просто город, где он родился, он больше, чем Йерушолаим д’Лита. «Его» Вильно – это некий величественный храм, покоящийся на двух основах и на захватывающем соединении между ними – идишкайт и мэнчлэхкайт – связь между системой еврейских ценностей и универсальной моралью и этикой.

Достаточно взглянуть на содержание «виленских» рассказов Карпиновича, и первое, что бросается в глаза – это увлеченность автора отображением жизни «особого» населения довоенного Вильно – низов еврейского мира.

Большинство его героев – это воры, сутенеры, проститутки, нищие, сумасшедшие – изнанка еврейского общества. Не раз в личных беседах я спрашивал Карпиновича:

– Авром, фарвос шрайбт ир нор вэгн азэлхэ мэнчн? – Авром, почему Вы пишете только о таких людях?

И получил крайне благородный ответ:

– Вэгн ди гройсэ hот мэн фар мир гэшрибн, ун мэ вэт нох мир шрайбн… – О великих писали до меня и будут писать после меня. Моя цель не состоит в увековечении парадной стороны еврейского общества, а именно в отображении его изнанки. Я пишу о тех, кого не вспомнят и о ком не будут говорить, хотя они тоже были частью нашего народа. Они были неотрывной частью пейзажа еврейского Вильно, и я последний, кто может рассказать о них... А там, на краю рва в Понарах, все были равны... Известный профессор, и воришка-карманник упали в ту же яму. Поэтому моя цель – когда, спустя годы, какой-то исследователь или студент откроет мою книгу, перед его взором возникнет из небытия кучка еврейских душ, может быть, заблудших, но душ, составлявших часть нашего народа...

Карпинович сумел не только увековечить образы из «Вильна шел мата» (нижнего, земного Вильно), но и их сочный язык и цветистый сленг. В своих книгах он, будто рыба в воде, плавает в идиоматическом богатстве разговорного идиша: пословицах, поговорках, речевых оборотах и сравнительных выражениях. Всё это создает особую языковую ткань, которая непременно заставляет читателя улыбаться даже в не особо веселые моменты. В этом Карпинович продолжил языковую традицию Шолом-Алейхема и Ицхака Башевиса-Зингера, которые не украшали народный язык художественными изысками, а нашли в разговорном идише те самые «пищевкэс», те нюансы, которые придают этому языку совершенно особый колорит и делают его крайне трудным для перевода.

Авром Карпинович, ощущавший мелодичность идиша в тончайших его проявлениях, сумел искусно и мастерски использовать очень простой принцип: «как говорят» в идише зачастую гораздо важнее, чем «что говорят» – другими словами – в аутентичном красочном идише, в котором чрезвычайно отчетлив налёт еврейского народного юмора, заложена художественная сила еврейского рассказа.

Классическая литература на идише четко доказала, что можно заставить читателя кататься со смеху при отображении совершенно не радостных событий, а зачастую и трагических. Ведь читатель, преданный литературе идиш, и сам был по горло погружен во все горести еврейской жизни в галу́те (изгнании). Ему было легко идентифицироваться с описываемой средой, с ее типажами – их поведением и проблемами. Но классики умели отображать эту действительность, усиленно подчеркивая юмористический элемент в народной речи, и, психологически, юмор, затаенный в языке, помогал читателю «цужмурэн ан ойг» - «прищурить глаз» при видении жизненных тягот.

Проф. Адир Коэн утверждает: «Юмор и шутка не являются порождением радости и счастья. Они добавляют, хотя и немного, но все же веселья в повседневное существование, облегчают жизненные невзгоды, рисуют улыбку на лице, освещают мрак... Чередование тягот, боли и надежды, света и тени во многих обличьях – это и есть почва, из которой произрастает смех» [1].

Авром Карпинович заставляет читателя улыбаться, уже начиная с заголовков своих рассказов, которые звучат необычно удаленно от принятой нормы, например: «Родословная уголовного мира Вильно», «Еврейские деньги», «Забастовка виленских уличных девок». Он всегда придерживается правила – сохранять истинные имена и прозвища своих героев, и в каждой из этих кличек, естественно, присутствует оттенок смеха. Так, например, предводителя воровской шайки звали Зелик бал-тойвэ (Зелик добродел), других воров: Уркэ дэр hундэртэр (Урка сотник), Мишка Наполеон, Лейбэ дэр пасэр (Лейба торговец краденым), Урка Нахальник (прозвище Ицхака-Боруха Фарберовича, в молодости бывшего вором, а впоследствии ставшего видным еврейским писателем). Особенно живописными видятся имена и клички виленских проституток и хозяев «веселых» домов: Тамарэ ди hойхэ (Тамара длинная), Лэйкэ ди шварцэ (Лэйка черная), Зошкэ ди шмолэ коп (Зошка узкоголовая), Бэртэ ди Лухтэ (Берта глухая), Эстэркэ мит ди брилн (Эстерка очкарик), Товше ди малэх (Товша ангел), Мишка красавчик, Гиршл канарик и т.д. Каждое из этих прозвищ создает в воображении читателя определенную карикатурную картинку, выпячивающую какие-то внешне осязаемые черты и, тем самым, вызывает улыбку на лице.

Рассказы Карпиновича изобилуют живописными языковыми сравнениями, которые, с одной стороны, были в обиходе у виленского простонародья, а с другой – полны ассоциативной силы, определенной «театральности», и все они происходят из детального знания автором глубин народной жизни. Вот несколько примеров…

«Он был таким мужиком, за которого женщины готовы были поубивать друг друга» [2].

«Виленские парикмахеры заказывали у Карпла вывески, с которых взирал молодой человек, выбритый до дна, с пробором посреди головы, прямым как линейка... Мясникам он нарисовал куски мяса, красные как свекла, а Лейбу, продавцу кур, – веселую гусыню с животом до земли» [3].

«Тамара привела Лэйку Чёрную на работу (выщипывать перья – М.Ю.). Обе сидели по колено в перьях и, время от времени, вспоминали прошедшие годы, когда с одного клиента можно было заработать больше, чем с десяти ощипанных кур» [4].

Сравнения, особенно органично вошедшие в разговорный идиш, изобилуют художественностью, которую сам народ развил в своей повседневной речи. Они практически всегда окрашены оттенком юмора, помогавшим выстоять перед жизненными тяготами.

Среди многих произведений Карпиновича особое место занимают два рассказа – «Фольклорист» и его продолжение «Хана-Мерке – торговка рыбой». Оба эти рассказа в буквальном смысле посвящены языковому фольклору на идише. В них изображена ситуация, когда исследователь фольклора из института ИВО (научный институт по исследованию языка и культуры идиш, создан в Вильно в 1925 г., в 1939 г. переведен в Нью-Йорк), некий д-р Рубинштейн ходил по улицам Йерушолаим д’Лита, собирал и записывал перлы из сокровищницы народного идиша. Когда он приступил к разделу «Благословения и проклятия», он пошёл, несмотря на свою хромоту, на рыбный базар, там познакомился с торговкой по имени Хана-Мерке, которая слыла лучшей «проклинальщицей» во всём Вильно и стал записывать «произведения», вылетавшие из ее уст. И из этой работы по собиранию фольклора между обоими героями развились романтические отношения. Когда Рубинштейн понял, что Хана-Мерке в него влюблена, то, будучи верен своей работе, он решил остаться холостяком и уехал из Вильно. Она же, из-за жуткой тоски по нему, решает продолжить его дело и записывает те проклятия и выражения, которые еще не успела продиктовать Рубинштейну. В ИВО организовывают вечер, на котором Хана-Мерке зачитала свой список. Об этом была заметка в газете. Рубинштейн, прочитав ее, был настолько тронут, что решил вернуться в Вильно. Вот часть «жемчужин» из списка Ханы-Мерке, «которые далеки от новогодних пожеланий» [5]:

– Чтоб тебе попала соломка в глаз и стружка в ухо, и чтоб ты не знал, что раньше вытащить.

– Сколько времени она болеет? – Если пролежит с температурой еще месяц, то будет как раз пять недель.

– Чтоб у тебя рыбный кнэйдл застрял поперек горла.

– Чтобы к тебе срочно вызвали врача, и когда он придёт, чтобы соседи сказали: всё, всё, уже не нужно.

– Чтобы у тебя в летний день болели зубы, а в зимнюю ночь ты шла рожать.

– Чтобы ты рос как луковица – головой в землю.

– Чтобы тебе все зубы повырывали, но один чтобы оставили – для зубной боли.

– Чтобы ты был знаком со всеми врачами, а они – с тобой.

– Чтоб ты мог так красиво говорить, что только кошки могли бы тебя понять.

– Чтоб тебе было хорошо в хорошем месте (на кладбище – М.Ю.).

– Чтоб тебе проглотить зонтик, и чтоб он раскрылся у тебя в животе.

Ясно, что каждый из этих «перлов» вызывает приступ смеха, столь свойственного носителям идиша, ибо мы ни в коем случае не смеемся над тем, «что» сказано, а лишь над тем «как» это сказано. Метафорическое «как» создает в нашем воображении картинку, вызывающую взрыв веселья. Довольно легитимным покажется вопрос: почему разговорный идиш столь богат на проклятия? Ведь в классической литературе идиш есть целые произведения, состоящие из этого «фольклорного материала», как, например, рассказы Шолом-Алейхема «Конкуренты» из цикла «Железнодорожные рассказы», или «Пэсэлэ, дочь рэбэ», главы из романа «Маленький человечек» Менделе Мойхер-Сфорима и др. Ответ на этот вопрос очень важен для понимания скрытой юмористической нотки в языковом фольклоре идиша. Обилие живописных проклятий в идише является несомненным следствием психологической потребности человека дать выход разочарованию и обидам. Ведь речь идет о еврейском народе в Восточной Европе, в подавляющем большинстве бедном, гонимом, униженном, страдающем от постоянных погромов и антисемитизма. Зачастую проклятья служили в той жизни единственным средством психологической защиты. Особенно отчетливо это прослеживается применительно к женщинам, которые таким образом давали выход не только своей беспомощности перед «еврейскими цорэс», но и женскому униженному положению в традиционном еврейском обществе. Проблематичный статус еврейской женщины нашел свое широкое отображение в классической литературе на идише (Менделе Мойхер-Сфорим, И.-Л. Перец, Шолом-Алейхем, Авром Рейзен, Шолом Аш и др.).

Вот еще пример. Исследователь фольклора Ицхак Гануз пишет в предисловии к статье о народном рассказе «Плохая жена»: «Как вам известно, само собой разумеется, что можно проклинать мужа. Народная шутка, однако, смогла заостренно отобразить строптивую женщину как одновременно удаляющую и приближающую:

- Ентл, кого Вы проклинаете?

- Моего мужа, чтоб он был жив и здоров» [6].

Важно понять, что люди, извергая проклятия, далеко не всегда подразумевали то, что говорили. Просто таким образом они давали выход горечи и безысходности, и Авром Карпинович сумел художественно использовать эту народную «слабость», превращая ее на каждом шагу в юмористический элемент, в средство образности, например: «Шнейкэ, лабужник (никчемный), брох (горе) твоему папе в раю...» [7].

Карпинович не только увековечил типажи виленских темных закоулков, но и их сленг, слова и выражения, которые редко можно было услышать из уст «нормативных» евреев. В сленге виленской еврейской уголовщины чувствуется усиленное влияние окружающих языков – русского, польского, немецкого. В его рассказах есть слова и выражения, требующие хорошего владения этими языками для их понимания. В сохранении этого неповторимого языкового пласта он видел также свою миссию по увековечивания «его» Вильно, и до своего последнего дня оставался верным диалекту, сленгу, речевым оборотам тех персонажей, которых он изображал, даже если они иногда «удалялись» от правил нормативного литературного идиша. Так, например, в его произведениях невозможно найти существительные среднего рода, а есть только мужского и женского, как это водится в литовском диалекте идиша.

Речевые обороты, употребляемые им, носят чаще всего «визуальный» характер, и в этом заключается один из приемов, пронизывающих все его творчество юмористической ноткой. Вот пара примеров:

« – Что ты бэбаешь? Говори всеми зубами!» [8].

«Отсталый элемент! Хамло! Косоглазое полено, мазальщик, предатель рабочего народа!» [9].

Карпинович сумел запечатлеть в национальной литературной сокровищнице еврейский Вильно и виленский идиш, ибо они были для него единым целым. По его словам, «у идиша на виленских улицах была такая сила притяжения, что даже неевреи впитали его звуки» [10]. И, несомненно, эти звуки будут взывать вечно к памяти последующих поколений.

Данный сборник включает в себя десять рассказов, которые подобраны по тематическим разделам и создают широкую перспективу на творчество А. Карпиновича. Надеюсь, что и русскоязычный читатель сможет вкусить  пьянящий аромат "его" Вильно, познакомиться с, возможно, странноватыми, но незабываемыми персонажами, и даже в переводе насладиться перлами языка идиш, сохранение которого автор возвёл в ранг смысла своей творческой жизни.

Не могу не отметить, что меня связывала с Авромом личная дружба и почти ежедневное общение на протяжении пятнадцати лет. За это я не перестаю благодарить судьбу, ибо я познал в его лице в полной мере не только одарённого писателя, но и неисчерпаемый кладезь жизненной мудрости, огромную сокровищницу истинно народного юмора, незыблемую верность идеалам еврейской и универсальной морали. Если бы мне нужно было охарактеризовать Карпиновича одним словом, то я бы, наверняка, выбрал слово "А МЕНЧ" – Человек с большой буквы.

Примечания:

1. Коэн Адир, проф. Сэфэр hа-hумор hа-йеhуди hа-гадоль, Киннэрэт, 2004, стр.5

2. Карпинович Авром, Тамарэ ди hойхэ, из книги «Вилнэ, майн Вилнэ», Тель-Авив, 1993, стр. 70

3. Карпинович Авром, Ди гзэйрэ, журнал «Ди голдэнэ кэйт», ном. 98, Тель-Авив, 1979, стр. 159

4. Карпинович Авром, см. 2, стр. 74

5. Карпинович Авром, Ханэ-Меркэ фун ди фиш, из книги «Вилнэ, майн Вилнэ», Тель-Авив, 1993, стр. 109

6. Гануз Ицхак, hа-иша hа-раа – сипур ам йеhуди, журнал «Хулийот», ном. 4, Хайфа, 1997, стр. 226

7. Карпинович Авром, «Шнейкэ дэр фидлэр», журнал «Ди голдэнэ кэйт», № 94, Тель-Авив, 1977, стр. 84

8. Карпинович Авром, А кишн цукопнс, журнал «Ди голдэнэ кэйт», ном. 120, Тель-Авив, 1986, стр. 189

9. Карпинович Авром, см. 3, стр. 157

10. Карпинович Авром, см. 2, стр. 164

© Любое использование либо копирование материалов или подборки материалов сайта допускается лишь с разрешения редакции сайта и только со ссылкой на источник: www.yiddishcenter.org